История Нины Б. - Страница 102

К оглавлению

102

Я промолчал.

— Вам не кажется, что существует связь между этой катастрофой и господином Бруммером?

Я промолчал.

— Желаете ли вы наконец побеседовать, господин Хольден? Не хотите ли вы наконец рассказать все, что вам известно?

Я промолчал, взглянув на маленькую бедняжку Микки.

— Вы не желаете разговаривать?

— Мне нечего сказать.

— Вы лжец.

— Называйте меня как угодно.

— Я называю вас подлым лжецом и подлым трусом.

— Как вам угодно, — сказал я, — любыми словами, мне все равно.

Я взглянул на него и заметил, что его большие темные глаза были полны слез. Вздрогнув, он сказал:

— И все же вы не будете торжествовать, несмотря ни на что, не будете. Прощайте, господин Хольден, спите спокойно, если вы еще в состоянии это делать. И отмечайте веселый праздник.

Он быстро вышел из комнаты.

Я сел на край кровати, взглянул на Микки и услышал ее слабое дыхание, услышал, что она стонет, и увидел на ее губах запекшуюся кровь. Где-то поблизости дети пели старую песню про тихую священную ночь.

29

— Господин Хольден?

— Да.

— Говорит Цорн. Я только что узнал, что доктор Лофтинг возил вас к малышке Микки Ромберг.

— Да.

— Это ужасная катастрофа, да еще прямо на Рождество!

— Да.

— Вы очень расстроились?

— Да.

— Доктор Лофтинг воспользовался вашим волнением, чтобы получить от вас информацию?

— Да.

— Вы дали ему какую-нибудь ин-ин-ин-формацию?

— Нет.

— Это хорошо. Полчаса назад у меня был господин Ромберг, отец ребенка.

— Что… что он хотел?

— Он принес мне фотографию, господин Хольден, и негатив. Вы знаете, о какой фотографии идет речь?

— Да.

— Господин Ромберг высказал странное предположение, что несчастье с его ребенком произошло отчасти из-за фотографии. Я попытался его в этом разубедить. Но теперь он не хочет держать у себя эту фотографию. Он… он произвел очень удручающее впечатление. Надеется, что малышка вскоре поправится. Он попросил передать в больницу цветы и игрушки. Вы меня слышите?

— Слышу.

— Я желаю вам счастливого Рождества, господин Хольден, благословенного праздника!

30

Я ничего не рассказал Нине про несчастье с Микки, когда говорил с ней по телефону в очередной раз, ничего не написал ей и в своем следующем письме. Я попытался навестить малышку, но дежурный перед входом в больницу покачал головой:

— К сожалению, это невозможно.

— Невозможно?

— Мне строго предписано родителями и полицией никого к ребенку не пускать.

— Можно, по крайней мере, узнать, как ей сейчас?

— Получше, — сказал он.

Выйдя на улицу, я встретил Петера Ромберга и его жену. Я поприветствовал их, но они молча прошли мимо. Его взгляд был неподвижен, а Карла посмотрела на меня, стеклышки ее очков сверкнули, и я увидел за ними слезы, брызнувшие из ее глаз. На ее лице лежала печать отчаяния, покорности судьбе и чудовищного бессилия. В 1938 году в Вене я видел еврейку, мывшую раствором соляной кислоты улицу, по которой шагали ухмыляющиеся «арийцы». Фрау Ромберг выглядела сейчас так же, как та еврейка. Еще была одна женщина, в Берлине, она во время воздушной тревоги в переполненном убежище родила ребенка на глазах у двухсот людей. В России так выглядели крестьянки, когда стояли перед своими сожженными избами. У Карлы был такой же взгляд, как и у тех женщин. В глазах Петера Ромберга по-прежнему горела ненависть, и я это чувствовал, хотя он на меня даже не взглянул. Он ненавидел меня так сильно, что не мог меня больше видеть.

Теперь я ежедневно звонил в больницу и справлялся о самочувствии Микки. Ей становилось лучше.

— Она такая маленькая и нежная! После выписки ей надо бы отдохнуть где-нибудь на теплом юге. Но, по крайней мере, не в сопровождении матери. Думаю, что у этой семьи мало денег, — сказал мне дежурный по телефону.

В этот день я зашел в свой банк. Когда Бруммер находился в предварительном заключении, он разрешил мне открыть счет. Я тогда это сделал. И вот сегодня я подошел к окошечку одного из многочисленных банковских служащих.

— Доброе утро, — сказал я. — Я хотел бы снять со своего счета пять тысяч марок.

Служащий достал блокнот с чеками и выписал чек на пять тысяч марок, спросив:

— Номер вашего счета?

Я ответил:

— Тридцать семь восемнадцать семь четыре.

Он записал номер счета и протянул мне блокнот:

— Распишитесь, пожалуйста.

Я расписался: «Роберт Хольден». Я расписался не так, как обычно, но не слишком по-другому. Моя нынешняя роспись была очень похожа на мою обычную. Служащий вырвал чек из блокнота, к задней стороне чека приклеил половину контрольной квитанции, другую половину он вручил мне. Обе половины имели одни и те же контрольные цифры: 56745. Я поблагодарил и прошел в другую сторону зала, где другой служащий оформлял выдачу и прием вкладов. Перед ним было большое табло, на котором все время появлялись новые контрольные цифры. Когда чеки приходили к нему из бухгалтерии, кассир нажимал в своей кабине на кнопку и подзывал клиента с контрольными цифрами на его квитанции, соответствующими цифрам на табло. Я ждал шесть минут, пока на табло не загорелся мой номер:


56745 / КАССА 5


Я подошел к пятой кассе и улыбнулся кассиру. Кассир улыбнулся мне и спросил:

— Сколько?

— Пять тысяч.

— Какими купюрами вы желаете?

— Сотенными.

Он выдал мне пятьдесят стомарочных купюр, я положил деньги в карман и покинул зал. При этом я забыл, что часом раньше переоделся в душевой Центрального вокзала. Сейчас на мне был дешевый черный костюм с белыми пуговицами, который у меня был для подобных целей. Я вернулся на вокзал, переоделся и опять сдал свой чемодан. Затем я поехал на почтамт и оформил перевод на пять тысяч марок. Получатель — Петер Ромберг. Я написал вымышленное имя отправителя, номер несуществующего дома, улицу, которой не было.

102