В результате я сказал Хильде Лутц:
— В какое положение вы меня ставите? Если я не вызову полицию, кто заплатит за ущерб?
— Мой друг — господин Швертфегер!
— Я даже не знаю, где он живет!
— А мы даже не знаем, твое ли это настоящее имя, Хильде Лутц! — прокричала Микки. Значит, она его запомнила. Тогда я не придал этому значения. А сегодня, когда я пишу эти строки, это означает, что все могло быть иначе, все могло быть по-другому, если бы Микки не запомнила это имя.
— Прошу вас, поедем ко мне на квартиру, — сказала девушка. — Я покажу вам мои документы, и мы позвоним господину Швертфегеру. Он все уладит.
— Я же вам говорю, что это не мой «Мерседес»!
— Умоляю вас! — В ее лице не было ни кровинки.
— Ну хорошо, — сказал я, имея самое доброе намерение помочь этой бедной девушке, господин комиссар Кельман. Читая мои записки дальше, вы очень скоро, так же, как и я, задумаетесь о последствиях добрых намерений.
— Я вам так благодарна! Через полчаса вы опять будете здесь.
— Хорошо. Микки, расскажи тете Миле, что произошло.
— Не уезжай, господин Хольден, я за тебя боюсь!
— Оставайся здесь, тебе нечего бояться.
— Я же не за себя боюсь, а за тебя, господин Хольден! — прокричала она, и ее глаза стали огромными, а ребра тщедушной грудной клетки беспокойно задвигались в ритме взволнованного дыхания. — Останься!
Но я уехал с Хильдой Лутц в направлении улицы Регинаштрассе, 31, уехал в сторону несправедливости, тьмы и ужаса.
— Входите, — сказала Хильде Лутц. Она жила в современной новостройке, в квартире-ателье художника, высоко над городскими крышами. Мы поднялись на лифте на девятый этаж и вошли в помещение, которое оказалось необычно просторным. Здесь было очень светло и очень жарко. Современная мебель, софа с пестрыми подушками, рояль. Темный радиоприемник стоял на светлом линолеуме, на котором еще не было ковра. Я увидел несколько книг, две географические карты и абстрактную картину с острыми, агрессивными фигурами.
Это была хорошая, но еще не до конца обставленная квартира. Очевидно, у ее владелицы в середине процесса обустройства закончились деньги, или тот, кто финансировал это, внезапно решил сэкономить. В таких квартирах, как правило, живут юные красивые девушки с беспомощными лицами. У них есть друг, но нет ни денег, ни профессии. Девушки живут любовью и надеждой, а их друг чаще всего женат…
Пока Хильде Лутц копалась в одном из ящиков стола, я вышел на балкон и посмотрел вниз. Маленькие машинки ехали по улице Регинаштрассе. В солнечном небе висел серебристый дирижабль. На его борту было написано «Пейте «Ундерберг».
— Господин Хольден… — Хильде Лутц стояла у рояля. Я услышал, как она скрипнула зубами. — Вы хотели увидеть… один документ. Вот он. — Она что-то положила на рояль. — Я… пойду позвоню моему другу.
После этого она исчезла. Я подошел к роялю. То, что я на нем обнаружил, было фотокопией официального документа.
Я прочел:
От: Начальника полиции безопасности и СД Белоруссии
Кому: Личный штаб рейхсфюрера СС
Протокол № Секретно 102/22/43
Только для офицеров
Минск, 20 июля 1943 г.
Во вторник, 20 июля 1943 г. около 7.00 утра я согласно приказу арестовал 80 евреев, занятых у генерального комиссара Белоруссии, и провел с ними спецоперацию. До этого все лица, имевшие золотые пломбы, были согласно предписанию показаны врачу-специалисту…
Так начинался этот документ на целую машинописную страницу, отпечатанную с одним интервалом. В конце был указан расход патронов: 95 штук. По всей видимости, несколько человек из 80 евреев были убиты не сразу. Под документом стояла подпись:
Герберт Швертфегер, оберштурмбаннфюрер СС.
Я присел на стул, стоявший у рояля, прочитал документ еще раз и начал кое-что понимать. Когда я все понял, открылась дверь и в комнату вошел человек лет пятидесяти. Он был коренаст, с красным лицом и чрезвычайно элегантен. Мне редко доводилось встречать более элегантных людей. Светло-коричневые лайковые перчатки, бежевые носки, тропический костюм песочного цвета, кремовая рубашка, шелковый галстук под цвет ботинок — все создавало полную цветовую гармонию. Коротко подстриженные седые волосы были зачесаны назад и аккуратно разделены пробором. Голубыми глазами он смотрел на мир абсолютно без всякого страха. Узкие губы, господин комиссар криминальной полиции Кельман, убедительно свидетельствовали о серьезности этого человека.
Из нагрудного кармана его пиджака выглядывал белый шелковый платочек. С приходом этого господина в комнате повеяло освежающим запахом дорого одеколона. Коренастый, скорее небольшого роста, он держался прямо и независимо. Без всякого сомнения, он был уважаемым бюргером, который так же любил своих классиков, как и они любили своего Баха, — как бокал доброго вина и снежный карнавал. Тихим приятным голосом человек произнес:
— Приветствую вас, господин Хольден.
Я встал:
— Господин Швертфегер, если не ошибаюсь.
Неожиданно он вдруг стал пожимать мне руку, и это ему удалось, так как я почему-то растерялся.
Я взглянул на фотокопию, наверняка сделанную низкорослым доктором Цорном, и еще раз прочитал то место, где говорилось о двухлетнем ребенке, которому размозжили голову о ствол дерева. При этом я вдыхал изысканный запах одеколона, что очень благоприятно воздействовало на меня в страшную жару того полдня.
Я поднял глаза на седого господина:
— Я никогда бы не пришел сюда, если бы предполагал, какую цель преследовала ваша подруга.