— Я не собираюсь говорить, что я не могу.
Он поднялся и протянул мне руку:
— Я благодарю вас!
— Не за что, — ответил я и подумал, что маленькому доктору для этого дела худшего сотрудника не найти. Всего каких-то три четверти часа назад он и ему подобные казались мне сверхчеловеками. Но теперь у меня было совершенно иное мнение об этих господах. Я опять обрел чувство веры в себя.
«Все возвращается на круги своя, — подумал я. — На меня пока еще есть спрос. Положение мое улучшилось, а позиции упрочились».
Я думал именно так и был при этом слепым, чванливым, абсолютно пропащим глупцом.
В тот день была сильная гроза. Я очень хорошо ее помню до сих пор и думаю, что вряд ли смогу когда-нибудь забыть. Гроза без перерыва бушевала над Дюссельдорфом в течение нескольких часов. Небо почернело, воздух от вздымаемой ветром пыли стал цвета серы. Но на землю еще не упало ни капли, и за прерывистым изгибом молнии еще ни разу не прогремели раскаты грома. На улице стало очень темно и душно, во многих магазинах уже в три часа дня зажгли электрический свет. И ветер был жарким. А все люди были раздражены.
В 15 часов я должен был забрать Нину, которая навещала свою подругу на улице Делльбрюкштрассе. По дороге туда я включил радио и опустил окно машины со своей стороны. В тот же миг я ощутил на своем лице горячий сухой ветер, а из радиоприемника услышал высокий женский голос, обращавшийся к радиослушателям-детям:
— …И когда они подошли в темноте к мосту, старший брат, как посоветовал ему дьявол, приказал младшему идти вперед и на середине реки ударил его сзади так, что тот замертво свалился с моста. После этого старший брат забрал у младшего сокровище, похоронил его под мостом, ибо так приказал ему дьявол, и принес сокровище королю, сказав, что это он его нашел. И король отдал ему в жены свою дочь…
Я остановился на красный свет светофора. Вокруг машины поднялась желтая пыль. На улице становилось все темнее. Мне подумалось, что в немецких сказках слишком много убивают и врут, обманывают и боятся, как в жизни, да, как и в самой жизни.
Зажегся зеленый сигнал светофора, и я поехал дальше.
— …но от Бога скрыть ничего нельзя, и вот спустя много лет один пастух гнал свое стадо через этот мост и внизу на песке он вдруг увидел белую как снег косточку. Он подумал, что она ему пригодится, спустился вниз и вырезал из нее мундштук для своего рожка…
В городе зажглись уличные фонари. Засуетились люди. Вся улица превратилась в сплошной нерв. Так начинали нервничать города перед завыванием сирен, тогда…
— …когда пастух первый раз подул в свой мундштук, то, к его большому удивлению, косточка вдруг начала петь сама собой:
Ах ты, дорогой пастушок,
ты дуешь в мою косточку,
мой брат меня убил,
под мостом закопал
и все ради золота
ради дочки короля.
«Какой чудесный рожок, — подумал пастух, — он поет сам по себе. А не отнести ли мне его королю?»…
С воющей сиреной и включенной мигалкой меня догнал патрульный полицейский автомобиль, я увидел его в зеркало заднего вида и затормозил у обочины. Полицейский автомобиль промчался мимо. Я поехал дальше, и пыльный ветер дул мне в лицо, и я почувствовал резь в глазах от этого ветра. А гроза все не начиналась.
— …когда пастух пришел к королю, косточка снова начала свою песенку. Король понял, о чем эта песня, приказал раскопать землю под мостом, и там нашли убитого брата. Старшему брату пришлось сознаться в своем преступлении, его положили в мешок и живым утопили, а останки убитого брата похоронили на церковном дворе в красивой могилке. Вот, так, дорогие детки, закончилась эта история. Злой братец ради золота стал союзником дьявола. Он ему доверился, ел и пил с ним вместе. Но тот, кто хочет есть вместе с дьяволом, должен иметь длинную ложку.
Три секунды в машине было тихо, после чего раздался мужской голос:
— Кельнская радиостанция «Вестдойчер рундфунк» закончила передачу для детей. Ингеборг Лехнер читала сказку братьев Гримм «Поющая косточка».
В следующий момент в небе сверкнула первая молния. Она меня так ослепила, что пришлось закрыть глаза и нажать на тормоз. После нее сразу же раздался удар грома, сухо и резко, как выстрел из ружья в непосредственной близости от меня. Какая-то женщина вскрикнула. И после этого — наконец, наконец! — начался страшный ливень и зажегся зеленый свет.
В тот день на ней было красное шерстяное платье, и когда я подъехал, она уже стояла у ворот дома. Я выбрался наружу, открыл дверцу машины, и она побежала что есть мочи на высоких каблуках через проливной дождь. Ей пришлось добежать до машины всего несколько шагов, но, когда она упала на заднее сиденье, я увидел, что красное шерстяное платье облегало ее тело как слишком узкое трико. И мне тоже вода попала за воротник.
Тяжело дыша, Нина произнесла:
— Домой.
От дождя в десяти метрах ничего не было видно. Сполохи молнии вспыхивали теперь беспрерывно, гремел страшный гром. С тротуаров исчезли прохожие, но десятки машин застревали в пробках перед каждым перекрестком. Многие из них гудели. Сквозь необычный, зеленый свет аквариума низвергались серые, белые и серебристые потоки дождя, барабанившего по крыше машины.
— Вы не поняли, что я вам только что сказала, Хольден?
— Я вас не слышал, госпожа.
— Нужно ехать быстрее!
— Я не могу ехать быстрее!
— Но я боюсь грозы!
На это я ничего не ответил. В зеркало я видел, что она забилась в угол, закрыла глаза и зажала ладонями уши. Мне стало ее жалко, но при всем желании я не мог ехать быстрее.