Мила опустилась на подушки. Она улыбнулась, но из глаз ее покатились слезы. Задыхаясь от очередного приступа икоты, держась за живот, она продолжала расспрашивать:
— А она здорова? С ней ничего плохого не случилось?
— Совсем ничего, Мила.
Нина посмотрела на мужа и сказала прямо ему в лицо:
— Двое мужчин посадили ее в машину. Они хотели отвезти малышку домой. А потом машина сломалась, и на ремонт ушло очень много времени.
— О боже, я же Микки все время говорила: никогда никуда не ходить с посторонними! А как вы на это смотрите, уважаемый господин: уже такая большая девочка — и такая глупая! Уж это, во всяком случае, не от меня!
Лицо Бруммера было исполнено сострадания и выражало нежность. Он мягко сказал:
— Дети есть дети. Слава богу, что все хорошо кончилось. — Он с нежностью посмотрел на Нину: — Хочу сказать и тебе спасибо, моя дорогая.
— За что? — спросила она еле слышно.
— За то, что ты сразу же отвезла ребенка к родителям. — Он склонился перед Ниной в знак благодарности и поцеловал ей руку. — Надеюсь, что им было приятно твое присутствие и сочувствие.
— Им было очень приятно, — сказала Нина. Она смотрела на мужа с гримасой отвращения, но он лишь улыбался и кивал головой:
— Ну, вот видишь! — Он повернулся ко мне: — Вас я тоже хочу поблагодарить. Приятно сознавать, что есть люди, на которых можно положиться.
За спиной раздался негромкий шорох. Я обернулся. Доктор Цорн поднимал ворох фотографий Нины, упавших со стола:
— Неловко получилось — споткнулся.
Он тоже дружелюбно улыбался, исполненный благожелательности.
Внезапно Мила застонала и стала судорожно ловить ртом воздух:
— Руки болят…
Нина склонилась над ней.
— Не беспокойся, мне уже лучше. Это просто от волнения. Завтра я смогу приготовить вам оленью вырезку, госпожа.
— Ни в коем случае!
— Нет-нет, обязательно надо будет сделать оленью вырезку, ведь завтра мы ждем гостей! Поверьте мне, госпожа, завтра я буду в полном порядке и такая же бодрая.
Бруммер встал и скрестил руки за спиной. Голос его звучал искренне:
— Тебе нужно отдохнуть, моя старушка, причем немедленно.
— Но ведь я не могу уехать…
— Почему не можешь? Если необходим отдых, надо отдыхать!
— Нет, это вам надо отдохнуть, уважаемый господин!
— Я моложе тебя. И вообще, как ты можешь сравнивать? Ты уже достаточно наволновалась! Так дальше продолжаться не может.
— Боже милостивый, куда же мне тогда податься?
— Послушай, дорогая. Ты с нами уже одиннадцать лет. Ты служила нам верой и правдой, отлично готовила для нас, проявляя ежеминутную заботу. Ты заболела в моем доме.
— Нет-нет, это не так!
— Именно, так. — Он посмотрел на копию Мадонны в изголовье кровати Милы. — Я виноват перед тобой, очень виноват.
— Не говорите так, господин Бруммер, вы такой добрый!
— Я знаю, ты возражаешь мне исключительно из чувства порядочности. И я знаю, как тебе нужен покой.
— Да, конечно, но чтобы именно в такой момент…
— Да, именно теперь! У меня есть маленький домик внизу, на озере Шлирзее. Мила, разреши подарить его тебе.
— Прошу вас, господин, не говорите так, а то мне опять станет дурно!
— Мила, отныне этот дом твой. Я дарю его тебе со всем содержимым. Жалованье тебе я тоже буду платить. Ты сможешь нас навещать, когда захочешь. Но сначала Хольден отвезет тебя туда. И ты останешься там до тех пор, пока не поправишься. Поняла? Я напишу доктору Шустеру, чтобы он следил за тобой.
— Уважаемая госпожа, да скажите же своему мужу, что это просто сумасшествие какое-то, он не должен так разбрасываться своим богатством, я ведь этого не заслужила!
— Ты этого заслуживаешь больше, чем кто-либо, — сказал Бруммер и снова вытер пот с ее лба. Внезапно она схватила его маленькую розовую руку и прижалась к ней губами.
— Еще рано, — недовольно сказал он.
Скрюченными старческими пальцами с обломанными ногтями Мила вытирала слезы, продолжая причитать:
— Ах, госпожа! Разве ваш муж не самый добрейший человек на земле!
Нина Бруммер посмотрела на мужа. Он лучезарно улыбался. Точно так же улыбался и доктор Цорн. Я тоже лучезарно улыбался.
— Да, — лучезарно улыбаясь, сказала Нина, — он самый лучший человек на свете!
Мое письмо доставили вместе с утренней почтой. Я был в гостиной, когда новый слуга сортировал письма, журналы и газеты, который принес посыльный с почты. И среди всего этого было письмо, написанное мною у слепых…
Высокомерный новый слуга положил его вместе с остальной корреспонденцией на большой оловянный поднос и понес в рабочий кабинет Бруммера. Теперь мне оставалось лишь ждать последующих событий.
Но дальше вообще ничего не произошло.
Часы показывали 9.00. 9.30. 10.30.
По-прежнему ничего.
Я направился в гараж, вывел из бокса «Кадиллак» и начал его мыть. Никаких событий. Затем я вымыл и «Мерседес». Было уже 23.30. Я пошел наверх в свою комнату. Мне было не очень хорошо: еще утром мне пришлось немного выпить, чтобы успокоиться.
Еще один глоточек — и стоп. Но когда я сделал этот маленький глоточек, у меня так задрожали руки, что я даже пролил коньяк. Мне пришлось выпить вторую порцию, а затем и еще одну.
Потом я опять спустился в гараж, вывел третью машину и стал мыть и ее. Было 12 часов дня. В четверть первого появился доктор Цорн. Он приветливо помахал мне, когда шел через парк. В половине первого появился высокомерный слуга и сообщил мне, что господин Бруммер желает со мной поговорить.