Я сразу представил себе, как он разговаривал тогда в Минске.
— Послушайте…
— До свидания, — сказал он и вышел. Я остался в комнате один.
Чек без его подписи лежал рядом с фотокопией, на которой была его подпись. На чеке я прочел слова «сто тысяч», а на фотокопии — слово «спецоперация». Затем я прочел: «Прошу выплатить с моего счета» и «преобладающее большинство составляли женщины». В комнату вошла Хильде Лутц, и мы посмотрели друг на друга.
Внезапно я заметил, что на ее коже уже не было желтых пигментных пятен. Она села на стул и сказала:
— Он уехал.
«Прошу выплатить с моего счета…»
— Мне приказано позвонить вам. Сегодня в семь вечера.
«Сто тысяч марок». «С моего счета».
«Прошу выплатить».
— Я уже на шестом месяце. Я ничего не знала о его прошлом. Клянусь, ничего.
— Сколько вам лет?
— Девятнадцать. Он увел меня из бара-эспрессо. Он всегда хорошо ко мне относился.
— А почему же он на вас не женится?
— Он стесняется. Он боится своих взрослых сыновей, всей своей семьи. Он ведь старше меня на тридцать лет. Поэтому я была очень счастлива, когда узнала, что я беременна… он просто с ума сходит по детям… Он мне всегда говорил, что, если я буду беременна, он женится на мне.
— Он никогда на вас не женится, — сказал я.
Она заплакала:
— Он не женится на мне лишь в том случае, если вы засадите его за решетку.
— Да он и так никогда на вас не женится!
— Женится, женится! Он мне обещал! Он очень любит детей!
Головой о ствол дерева. Бедная Хильде Лутц, разве она была в этом виновата?
— Вы должны сделать так, чтобы он не попал за решетку, господин Хольден! Я просто умоляю вас, умоляю! Возьмите деньги!
— Вы должны подумать о себе, фройляйн Лутц. Теперь вы о нем кое-что знаете. Пусть он вам хорошенько заплатит. И немедленно сматывайтесь от него!
— Вы полагаете, я должна его шантажировать?
— Эти люди всегда шантажируют друг друга. И если вы этого не сделаете — с ребенком в животе, не замужем, без всяческой поддержки, — можно предположить, что вы сумасшедшая. Немедленно сматывайтесь отсюда, и поскорее!
— Не смейте так говорить! — Она дрожала. — Я люблю этого человека! Меня не интересует, что он сделал! Я… я люблю его больше жизни…
Расход патронов: 95 штук.
Я сидел на кухне и ел то, что приготовила мне Мила. Старая кухарка только что присоединилась ко мне, чтобы вместе поужинать после того, как она подала ужин Нине Бруммер. Нина ела одна на втором этаже. С тех пор как она вернулась, из больницы, она старательно избегала меня и Милу.
Без одной минуты семь зазвонил телефон.
— Только я присела, — проворчала Мила. Она встала и пошла к белому телефону, висевшему около двери. В последнее время она ходила с трудом и жаловалась, что у нее сильно отекают ноги.
— Пожалуйста. Да, он здесь, уважаемая госпожа. — Она поманила меня рукой. — Минуточку.
Телефон на вилле Бруммера был устроен довольно сложно. Если кто-то звонил с улицы, то сначала звонил основной телефон на втором этаже, который можно было отключить от розетки и перенести в любую другую комнату. С этого аппарата можно было соединить звонившего с другим аппаратом, например на кухне. Я направился к двери, поднял трубку и услышал холодный голос Нины:
— Господин Хольден, вас просит к телефону какая-то дама, не пожелавшая назвать своего имени.
— Извините, что помешали вам, уважаемая госпожа, — сказал я, но она ничего не ответила. На линии послышался щелчок, после чего я услышал тихий унылый голос, которого я так опасался:
— Добрый вечер, господин Хольден. Вы меня узнали?
— Узнал. К сожалению, я должен вам сказать «нет».
Тишина. На линии были слышны какие-то помехи.
— А… а что же мне теперь делать?
— То, что я вам рекомендовал.
— А ребенок? Будьте же милосердны!
— Я вешаю трубку.
— Умоляю вас, не вешайте…
Я повесил белую трубку на белый аппарат и вернулся к столу. Еда вдруг утратила свой вкус. Даже пиво было безвкусным. Мила посмотрела на меня и вдруг тихо засмеялась. Она обернулась к старой собаке, сидевшей рядом с ней, и сказала:
— Как тебе нравится, Пуппеле, — он не пробыл у нас и двух недель, а уже начал кружить девушкам голову!
Я молча ел.
— Он, конечно, симпатичный мужчина, верно, Пуппеле? — смеясь, продолжала Мила. — И осанка у него отличная! Да, дорогуша, если бы я была помоложе, то и сама положила бы на него глаз. — Она окончательно развеселилась и в знак симпатии похлопала меня по руке.
Телефон около двери зазвонил снова. На этот раз я сразу же подошел сам. Голос Нины звучал уже резче:
— Вам звонит дама, господин Хольден.
— Уважаемая госпожа, я…
Но в трубке опять послышался тоненький, отчаявшийся голосок:
— Не вешайте трубку, господин Хольден. Прошу вас! Я с ним говорила. Если все упирается в сумму…
— Нет, — громко сказал я. — Нет, нет, нет! Ничего не получится, поймите же вы наконец. Я ничего не могу сделать, вы слышите меня — не могу! И больше никогда сюда не звоните. — Я повесил трубку. На лбу у меня опять выступил пот. Если это будет продолжаться…
— Это совсем молоденькая девушка, правда? — поинтересовалась Мила с любопытством старой женщины.
— Что? Да. Ей девятнадцать.
— Просто невозможно представить, как они ныне вешаются на шею мужчинам! — Мила бросила собаке кусок мяса, отпила пива и вытерла губы тыльной стороной ладони. — В юности, насколько я помню, я тоже была несносной. Мы часто проводили вечера на берегу Влтавы… да, господин Хольден, но так я себя никогда не вела! Она же вас просто домогается! А все потому, что после войны стало очень мало мужчин.