Телефон зазвонил в третий раз. Я поднял трубку.
— Господин Хольден?
— Да, госпожа?
— Поднимитесь наверх в мою комнату.
— Иду, госпожа.
— Теперь у вас еще будут неприятности с Ниной, — посочувствовала Мила. — Это уже из ряда вон, что себе позволяют эти девицы!
Я надел коричневый пиджак и повязал галстук.
Комната Нины располагалась в восточном флигеле виллы. Она была обставлена бело-золотистой мебелью в стиле ампир — столы и стулья на тонких гнутых ножках, секретер у окна и узкий шкаф. Большую часть комнаты занимала широкая французская кровать. Обои также были с белыми и золотыми полосами. Вторая приоткрытая дверь вела в огромную ванную. Люстра горела, хотя было еще не совсем темно, за окном под напором вечернего ветра колыхались темные кроны деревьев.
Нина сидела перед большим зеркалом. На ней был черный шелковый пеньюар и такие же тапочки. Ее волосы блестели от электрического света. Пока мы разговаривали, она трижды меняла позу, перекладывая ногу за ногу. При этом она ни разу не повернула голову в мою сторону. Я стоял около двери, а она говорила в зеркало перед собой. Крайне раздраженная, она делала все, чтобы эта сцена меня унизила. На столике перед зеркалом между флакончиками духов, пудреницами и щетками для волос стоял белый телефонный аппарат.
Когда я вошел, он опять зазвонил.
Глядя в зеркало, Нина сказала:
— Это уже в четвертый раз. Когда дама позвонила в третий раз, я ей сказала, что это не ваш телефон, Хольден.
Телефон продолжал звонить.
— Так что вы можете сказать, Хольден?
— Снимите и сразу же положите трубку.
Она так и сделала. Наконец-то в комнате наступила тишина. Нина положила ногу на ногу. Я смотрел в зеркало: по лицу Нины я видел, что она хочет мне насолить.
— Вам звонят по личному делу?
— Нет.
— Я так и думала.
Ее глаза стали совсем темными, я видел в зеркале, как они темнели, и из-за этого у меня вдруг появилось непреодолимое желание подойти к Нине, сорвать с нее шелковый пеньюар и повалить на кровать. Но я, разумеется, остался стоять у двери, продолжая отвечать на ее вопросы.
— Это та самая девушка, которая въехала сегодня в полдень в наш «Мерседес», не так ли?
— Именно так, уважаемая госпожа…
— Что ей от вас нужно?
Я молчал, смотрел на ее ноги и вдыхал запах ее духов.
— Ради бога, — холодно сказала она, — не подумайте, что меня интересует ваша личная жизнь. Но у меня такое ощущение, что речь идет о чем-то большем, нежели ваша личная жизнь. Почему вы меня не проинформировали, Хольден? Разве вы не понимаете, что мне неприятно, когда мой водитель вмешивается в мои личные дела, в личные дела моего мужа и…
— Я не вмешиваюсь, — сказал я, разозлившись, — это меня вмешивают.
Телефон зазвонил опять.
— Понимаю, — сказала Нина. Она подняла и сразу же опустила трубку. — Сколько еще это будет продолжаться?
— Не знаю. Надеюсь, что не очень долго.
— Я требую, чтобы вы мне немедленно рассказали все, что сегодня произошло!
— Я уже сказал вам, госпожа, что господин Швертфегер дал мне на ремонт машины триста марок.
— Но ведь это не все!
— Сожалею. Но я был у доктора Цорна, и он запретил мне рассказывать вам больше того, что я вам уже рассказал.
Она закрыла глаза. И медленно, слишком медленно опять сменила положение ног. Такой разозленной я ее никогда не видел. Ее губы дрожали, а грудь вздымалась от волнения.
— Значит, он вам запретил, так?
— Да.
— Значит, он мне не доверяет.
— Не мне об этом судить. Советую вам лично поговорить с господином доктором.
Телефон опять зазвонил.
— Это невыносимо, — сквозь зубы процедила Нина. Она опять сняла и положила трубку, и аппарат умолк. Это было так просто. Точно так же просто заставить бедняжку прекратить мольбы о помощи, даже очень просто. — Хольден, — Нина тяжело дышала, — вы мой служащий, и я вам плачу. Вам это понятно?
— Понятно, уважаемая госпожа.
— В таком случае я приказываю вам рассказать мне о том, что сегодня произошло. Забудьте про адвоката!
— Я не могу это сделать.
— Нет, можете — я ведь плачу и адвокату.
— Ему платит господин Бруммер, — сказал я. — А адвокат платит мне. Очень сожалею, госпожа. Прошу вас не расспрашивать меня больше. Для вашей же безопасности будет лучше, чтобы вы ничего не знали.
Мы посмотрели друг на друга в зеркало. Наконец она сказала:
— Ну хорошо. Я думала, что мы уживемся с вами, Хольден. Несмотря на то, что сделала я и что сделали вы. Но вы этого не хотите. Хорошо, я это приму к сведению. Отныне я считаю вас своим врагом…
— Мне очень жаль.
— Не перебивайте меня. И вообще, я настоятельно прошу вас говорить лишь тогда, когда я предоставлю вам слово. Я понимаю, что это ваше первое место работы и вы еще не научились вести себя, как подобает хорошему водителю, но в конечном итоге вам придется этому научиться. И не смотрите на меня так. Я запрещаю вам так на меня смотреть! Выведите машину из гаража. Через полчаса я поеду в город. Вы поняли? Так почему же вы не шевелитесь? Вы что, не видите, что мне надо переодеться? Вы сошли с ума, Хольден? Довожу до вашего сведения, что я не потерплю вашу наглость. Меня абсолютно не волнует, что вы обо мне знаете. Я тоже кое-что знаю о вас, и это очень заинтересовало бы моего мужа. Что же вы замолчали? Итак, через полчаса. Вот что, Хольден…
— Слушаю вас, госпожа.
— Прошу вас ходить в вашей личной одежде в свободное от работы время. В остальное время вам надлежит носить исключительно форму водителя. Я настаиваю на этом.